Как росгвардеец пьяной бездомной ботинок надевал. Три истории о людях, которые поверили в ближнего

Иногда добрый случайный прохожий может изменить твою жизнь

Елена Кучеренко

Вадим Прищепа

30 октября, 2021

30 октября, 2021.

Елена Кучеренко

Вадим Прищепа

Иногда добрый случайный прохожий может изменить твою жизнь

Очень люблю я истории о том, как люди вдруг оказываются не такими, как ты их себе представляешь. Ты думаешь, что неприятный какой-то человек, сейчас он обязательно тебе что-нибудь плохое сделает или скажет… Боишься его, сторонишься. А он, раз — и оказывается твоим евангельским ближним. Или чьим-то еще.

«Бабуль, ну что ж вы так»

Вот недавно совсем. Напилась в очередной раз баба Зина — наша околохрамовая попрошайка. Прямо вдрызг. Есть за ней иногда такой грешок. И валялась на земле в скверике неподалеку. Я как раз мимо шла.

Еще издалека вижу — патруль рядом с ней стоит, росгвардейцы. Парни молодые, человек семь. При полной экипировке.

Другие попрошайки узрели меня и кричат встревоженно:

— Ой, Лена, Лена, баба Зина вот опять. Скажи ей!

И росгвардейцам грозным:

— Баба Зина вообще нормальная. Мы тоже. Не хулиганим, ничего… Но вот так получилось… Лена подтвердит! Это наша Лена, да…

Я попрошайкам страшные глаза сделала за такую подставу. Но деваться некуда:

— Говорю. Нормальные они. Вы только их не это… Не того…

— А вы кто?

— Я? Ну кто… Лена… — ничего умнее в голову не пришло. А сама думаю: «Сейчас и бездомным вставят, и мне прилетит за компанию». И к бабе Зине пытаюсь воззвать, которая валяется себе, и пусть весь мир, как говорится, подождет:

— Баб Зин! Вы меня слышите? Если вы будете так себя вести, я вам памперсы, — она для взрослых носит, — и сапоги больше не дам!

— А иди ты на хрен! — отвечает. — И вы тоже все на хрен идите!

Последнее — парням из Росгвардии, которые справедливо напряглись.

«Ну все! — сжалась я. — Конец! Сейчас они нам устроят».

И уже в автозаке нас всех представляю. И мужа с передачками. И детей моих — сиротинушек, голодных и холодных…

Пока фантазия рисовала страшные картины зэковского будущего, баба Зина чудом сфокусировалась:

— Ой, Леночка, прости!

— Да вы лучше у них прощения попросите, у наших доблестных защитников порядка и всего на свете, — попыталась я исправить ситуацию.

— А они — на хрен!

Вот и поговорили… И руки мои сами потянулись в сторону наручников. Пусть хоть это мне зачтется — что предводитель попрошаек Лена добровольно сдалась.

И тут один парень из патруля подошел к бабе Зине.

«Ну вот, началось!» — испугалась я.

А он стал ей ботинок надевать — тот свалился и валялся в сторонке.

— Бабуль, ну что же вы так. Холодно ведь!

Она бубнит что-то, а он надевает…

Росгвардеец! Пьяной бездомной! Которая его послала!

Если бы я своими глазами не видела, никогда бы не поверила.

А другой говорит мне:

— Вы не волнуйтесь, мы ей скорую вызвали. Храм же рядом — нехорошо так лежать и ругаться. Да и замерзнет. Вам, наверное, домой надо? Вы идите. Мы проследим.

— Да-да, ей надо! У нее дети, — дружно закивали мои бездомные. — Пять! И Манюнечка маленькая. Такая хорошая… Мы тоже проследим…

Это они про Машу с синдромом Дауна.

И побрела я домой… И стыдно мне было, что невесть что думала. И радостно — что ребята такие прекрасные. Евангельские ближние оказались…

И попрошайки — молодцы! Могли бы разбежаться, пока что не вышло. А ведь не уходят. Хотят убедиться, что с боевой подругой все будет хорошо.

Очень я их люблю. Пусть они такие вот — асоциальные. Но они у меня денег не хотят брать:

— Ты офигела! У тебя же дети.

И сладости все, которые им дают, моим девчонкам норовят впихнуть. Тоня, четвертая наша дочь, настолько прониклась к ним, что сказала: вырастет и построит им дом. Чтобы было где ночевать.

Так и живем.

«Милая, ты хорошая»

Эту историю мне рассказала одна наша прихожанка. Это сейчас она — примерная христианка и многодетная мать. А когда-то была трудным подростком. Хипповала, из дома сбегала, в подвалах ночевала… Чего только не было.

С родителями не ладилось. Но это и понятное дело.

— Мама моя тогда «в религию ударилась», вдобавок ко всему. Так я это называла. И давай меня еще больше пилить. Ну и я в ответ… И во все тяжкие — назло. В общем, ужас… Огонь, воду и медные трубы прошла. Выглядела тогда так, что самой вспоминать страшно, — говорила мне эта женщина. — Мало кто мимо меня равнодушно проходил. Либо глаза вытаращат, либо скажут что-нибудь.

«Что ж ты себя так изуродовала». «Вот в наше время такого не было». «Дура малолетняя». «Шалава, что ли?» Это и много чего еще она о себе слышала.

— И чем больше мне все это говорили, тем сильнее мне хотелось протестовать против всех их благочестивых устоев, — признавалась она.

Однажды ехала Вика (так ее зовут) в метро…

— …Тусоваться. Вся такая на образе, «на лабутенах». Помню, какая-то женщина с ребенком от меня даже отодвинулась на сиденье, как от прокаженной. Ну и ладно, думаю. Мне же места больше будет. Развалилась. На меня люди смотрят, хихикают. И я на них на всех, мол, что надо, проблемы какие-то? И тут напротив меня села бабушка. Меня аж передернуло.

Бабушка та была явно из «церковных». Вся в черном, но не монахиня. Это Виктория сейчас понимает. А тогда так и подумала: «Монашка». Длинная юбка, платок…

В общем, была та старушка олицетворением всего того, чем в ее представлении являлась церковная жизнь — ложь, обман, лицемерие, ханжество, уныние, серость и полная нетерпимость ко всему более-менее живому. Глаза в пол, шаг вправо-влево — грех. И вечное-бесконечное «простите-благословите».

— Едем, в общем. Она раз на меня взглянула, два… Я тоже на нее смотрю — вызывающе. Жду, что сейчас начнутся «божественные» нравоучения. Потом она встала, ей выходить надо было, но сначала ко мне подошла. Ну, заведет сейчас про грехи мои тяжкие, думаю. А она вдруг улыбнулась, по плечу меня погладила и говорит: «Милая, ты хорошая. Ты — очень хорошая, я вижу. И все у тебя будет в жизни хорошо… Эх, вроде недавно совсем и я была молодая». И вышла. Я ей ничего ответить даже не успела. Только слезы у меня почему-то потекли… «Хорошая»… Как я ждала, что мне кто-нибудь это скажет…

Прошли годы. Вика повзрослела, многое в ее жизни изменилось. С родителями наладилось. В кулинарный техникум поступила. Замуж вышла. Детей родила. В храм после той встречи она не побежала, конечно. Это все будет позже.

— Но когда заходила речь о церкви и хотелось сказать или подумать что-то едкое, у меня в памяти всегда та старушка всплывала: «Милая, ты хорошая». Ее улыбка. И когда беда у меня случилась и надеяться было не на кого, я пошла, наконец, в храм. Веря и надеясь, что меня там так же и встретят: «Милая…» Так и получилось. Если бы не она, не память о ней, не знаю, пришла бы когда-нибудь. Так что я ее одним из самых важных людей в своей жизни считаю. И ту встречу тоже… А маму свою я понимаю сейчас. У меня ведь тоже дети.

«Я вообще-то на исповедь опаздываю»

Несколько лет назад поехала я в субботу в Данилов монастырь на всенощную. Помолиться собиралась, поисповедоваться перед воскресным Причастием.

Приехала аккурат к началу службы, но предварительно решила перекусить. Ехала издалека, проголодалась очень. А там как раз недалеко от входа в монастырь, где маленькая площадь и автобусная остановка, — ларек с местной выпечкой и чаем-кофе.

Оказалось, не одна я такая голодающая, целая очередь. Встала я в конце, нервничаю. Как бы на исповедь не опоздать. И как раз, когда мне платить нужно было, передо мной влез какой-то мужик.

Ни тебе «здрасьте», ни «простите-извините»…

— Я уже отстоял, — говорит, — брал только что, так что будьте добры.

Отвратительный мужик, скажу я вам! Бритоголовый, на понтах. 

Кошелек толще моей сумки, куда помещается абсолютно все. Шлейф одеколона дорогого.

— Мне кофе! — говорит. — А лучше — два!

«Для фифы еще какой-нибудь своей, — подумала я и закипела. — Тоже мне — паломнички…».

— Растворимый? — спрашивает продавщица.

— Натуральный и самый лучший, — возмутился мужчина.

И заказал еще каких-то пирогов, пирожных…

— Я вообще-то на исповедь опаздываю, — бубню. И бросаю на него такие взгляды, что он просто испепелиться должен.

Но он на меня даже внимания не обратил — не его полета птица.

Наконец, он взял все, что ему надо, и вышел. Ну и я отоварилась.

Пью чай, смотрю в окошко. И вижу, как этот наглый мужик свой «самый лучший натуральный кофе» бездомным отдает.

Они там невдалеке расположились, как раз на автобусной остановке.

Я аж чаем поперхнулась. Не выдержала, подошла к ним.

— Это вы для них все покупали?

— Да! У меня сегодня день рождения. Угощаю вот.

Принюхалась — вроде трезвый.

— Поздравляю! Можно я тут постою с вами? — когда еще такое увидишь…

— Постойте, конечно.

Уши навострила, а он бездомных расспрашивает, что с ними случилось, про здоровье… Один сказал, что нога у него больная. Так дядька этот штанину ему поднял, ногу осмотрел — гнилую всю, вонючую.

— Вы не боитесь? — спрашиваю.

— Я же врач!

Осмотрел, написал на бумажке какое-то лекарство и денег бездомному дал на него.

Смотрю я на этого мужчину — нормальный ведь мужик. А я? А я на исповедь опаздывала… Благочестивая такая из себя христианка…

И поплелась. Каяться из раза в раз в одном и том же…

Фото: pexels.com

Источник